*Данный материал старше трёх лет. Вы можете уточнить у автора степень его актуальности.
Брешь в защите усиливает пробел в законе
Некомпетентность защитника – проблема не менее серьезная, чем пробел в законодательстве.
Зазулин Анатолий Игоревич
Советник
Анатолий Зазулин, старший юрист INTELLECT, автор настоящего комментария к статье Оксаны Садчиковой «Законодательный пробел», считает избыточными исключительные меры государства по поиску осужденного, а также его «неформальный розыск», который производит уголовно-исполнительная инспекция, и подчеркивает, что корень анализируемой проблемы не в отсутствии подсудимого, а в отсутствии работы защитника, который пренебрег презумпцией, определяющей его действия (защищать и помогать).
Пробелы в законодательстве являются одной из самых серьезных проблем в правоприменении. Между тем, закон обладает свойством универсальности, а значит, законодатель при всем желании не может предусмотреть обилие различных жизненных ситуаций, в том числе той, в которую попала подзащитная.
Смысл условного осуждения заключается не в простом ограничении свободы осужденного посредством возложения на него обязанности отмечаться в уголовно-исправительной инспекции через строгие периоды времени. Назначение данного института – предоставление осужденному шанса доказать свое исправление. Следовательно, разрешение вопроса о замене такого наказания на реальное предполагает оценку исправления или его отсутствия, которая не будет полной без участия самого «исправляющегося».
Действительно, кажется упущением, что при рассмотрении вопроса о замене условного наказания на реальное отсутствие осужденного не является препятствием для рассмотрения представления уголовно-исправительной инспекции судом. При этом ни у суда, ни у и инспекции не имеется оснований для объявления осужденного в розыск и его задержания, предусмотренных для других категорий осужденных в соответствии с п. 24.1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20 декабря 2011 г. №21.
Между тем, такое положение дел, на мой взгляд, может быть объяснено вполне понятной логикой законодателя: раз осужденный скрылся от контроля уголовно-исправительного органа и не явился в суд по извещению, не отвечает по контактам, оставленным им в ходе основного судебного производства, есть ли основания считать шанс его появления в судебном процессе высоким?
Более того, обстоятельства, не позволившие осужденному явиться на учет в исправительную инспекцию, могут не позволить ему явиться и в суд или же ясно объяснить свою позицию суду в случае явки на заседание. Напомню, что в представленном кейсе осужденная находилась в состоянии угнетенной психики, связанном с арестом отца будущего ребенка, а далее – в перинатальном центре.
Должно ли государство в таком случае предпринимать исключительные меры по поиску осужденного? Должна ли уголовно-исполнительная инспекция производить, по сути, «неформальный розыск» осужденного? Должен ли суд семь и более раз откладывать судебные заседания, надеясь, что осужденный найдется, явится и донесет свою позицию?
Мне кажется, что в данном случае такие действия следует рассматривать как чрезмерные – с учетом того, что в уголовном процессе существует также фигура защитника, который и должен обеспечить максимальное соблюдение гарантий прав осужденного, разгружая тем самым систему юстиции.
Вот здесь как раз и «зарыта собака», здесь и находится «уязвимое звено». Защитник, особенно по назначению, может подойти к вопросу об исполнении поручения формально: возразить против представления инспекции без четких обоснований, не произвести каких-либо срочных действий по поиску осужденного, не заявить ходатайство об отложении заседания для предоставления дополнительного времени, не обжаловать вынесенный судебный акт. Защитник может не приложить никаких действительных и действенных усилий для защиты человека, «забыв» о том, что судом решается не будничный процессуальный казус, а вопрос о полном ограничении свободы подзащитного – человека, который мог просто попасть в тяжелую жизненную ситуацию.
Подзащитный – не только беззащитный против государственной машины человек, он может быть беспомощным еще и перед лицом жизненных обстоятельств. Для адвоката это должно являться презумпцией, определяющей его действия (защищать и помогать).
Пренебречь данной презумпцией – непростительно. Но именно это и было сделано защитником по назначению в приведенном деле. Именно это и привело к вынесению неправосудного решения. Более того, возможно, что при работе такого защитника участие подсудимой также не помогло бы делу, учитывая ее глубокую депрессию и непонимание всей ситуации в целом.
Примером, противоположным «слабому защитнику», является адвокат, оспоривший впоследствии судебный акт о замене наказания: ею были проведены все мероприятия по поиску осужденной и использованы все процессуальные механизмы помощи своей подзащитной. Именно это помогло опровергнуть доводы исправительной инспекции, отменить судебное решение и восстановить справедливость.
Это дает основание полагать, что ситуаций, подобных описанной, можно избежать, если в цепочке «исправительная инспекция – суд – слабый защитник – подсудимый» слабого защитника заменить на сильного защитника.
Таким образом, корень проблемы мной видится не в отсутствии подсудимого, а в отсутствии работы защитника, а ее разрешение, следовательно, в повышении уровня профессионализма и квалификации адвокатов по назначению.
Конечно же, это более комплексная, системная проблема, которую не устранишь ситуативным правотворчеством и «латанием дыр», так как связана она не с текстом закона, а с поведением и мотивами реальных людей – представителей адвокатской профессии.
Устранить пробел в праве возможно нормами закона, но комплексно преодолеть его – только усилиями людей.
Источник: «Адвокатская газета», №9 (314)/1-15 мая 2020 года
Статьи экспертов юридической фирмы INTELLECT >>
Похожие материалы
