*Данный материал старше трёх лет. Вы можете уточнить у автора степень его актуальности.
Исключительное право – элемент правоотношения
В статье рассматривается исключительное право не само по себе, а в качестве элемента абсолютного регулятивного правоотношения.
В статье на основе теории императивов и учения о юридическом отношении предпринята попытка показать исключительное право не само по себе, а в качестве элемента абсолютного регулятивного правоотношения, где средством обеспечения этого права является пассивная обязанность всех и каждого воздержаться от использования охраняемого объекта. С учетом общерегулятивного начала "разрешено все, что не запрещено" автор полагает, что именно на пассивную обязанность ложится основная функция в обеспечении интересов правообладателя, которые заключаются в том, чтобы никто другой не использовал принадлежащий ему объект интеллектуальной собственности. Такой взгляд позволяет преодолеть недостатки негативной концепции исключительного права, которое представлялось многим исследователям как право запрещать.
Более века назад известный русский цивилист А.А. Пиленко в своей работе "Право изобретателя" обосновал и предложил концепцию, согласно которой суть исключительного права заключается в праве запрещать использование объекта другим лицам, а исключительность в собственном использовании есть лишь рефлекс (следствие) такого запрета.
И хотя такое понимание исключительного права впервые было предложено отнюдь не А.А. Пиленко [1], но именно за ним следует признать наибольшую заслугу во всестороннем обосновании и развитии данного взгляда, в том числе примерами того, как исключительное право на изобретение проявляет себя в указанных выше ситуациях, причем с допущением распространения этого взгляда на всякое исключительное право вообще, т.е. в отношении всех результатов интеллектуальной деятельности.
Однако, несмотря на наличие у этой концепции очевидных преимуществ, она порождает ряд сомнений и вопросов, связанных с тем, что правообладатель не должен объявлять о своем запрете, о своих требованиях, чтобы оставаться единственным пользователем объекта. Да он и не может делать этого, когда на его право никто не покушается, поскольку отсутствует адресат такого запрета и требования.
Вместе с тем, как представляется, негативную концепцию исключительного права возможно модернизировать с тем, чтобы сохранить и приумножить её преимущества в познании правовой сущности этого права. Модернизация эта возможна на основе теории правоотношения, с позиций которой негативную концепцию обычно критикуют.
Учение о правоотношении могло возникнуть и получить развитие только в цивилистике, потому что именно гражданское право регулирует горизонтальные отношения на принципах юридического равенства, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников. Децентрализация, координация, свобода и инициатива в регулируемых гражданским правом отношениях делает в цивилистике особенно востребованным такой подход, когда сущность и природа гарантированных законом возможностей субъектов познается через анализ регламентированного правовыми нормами взаимного их положения по отношению друг к другу в тех или иных ситуациях [2]. А взаимное их положение чаще всего заключаются в том, что за одним лицом при наличии тех или иных обстоятельств закрепляется некая мера возможного для него поведения, которую называют субъективным правом, а одновременно за другим лицом – соответствующая мера должного поведения, которую называют юридической обязанностью. Зачастую за каждым из них закрепляются по отношению к другому и те, и другие меры (пределы) поведения.
Не все цивилисты видят потенциал в этом учении. Не способствует этому и та господствующая точка зрения, что субъективное гражданское право есть право на свои действия: оно представляет собой юридически обеспеченную меру свободы, которой наделен субъект, и в её пределах он волен удовлетворять свои интересы за счет соответствующего своего поведения. А если думать, что такой юридически обеспеченной меры свободы для обладателя права достаточно, то необходимости в анализе правового положения иных лиц не обнаруживается.
Но при таком "позитивном" подходе к пониманию субъективных гражданских прав вообще и исключительного права, в частности, получается, что законодатель посредством закрепления субъективных гражданских прав как бы дозволяет те или иные действия, которые без этого были бы невозможны, противоправны. Такой взгляд, по всей видимости, коренится в признании главенствующей роли государства в деле санкционирования любых прав и свобод, в деле защиты интересов. Однако, как представляется, это нельзя признать соответствующим современному взгляду на право, на закон и на роль законодателя в правовом регулировании частных отношений.
Ещё во французскую Декларацию прав человека и гражданина 1789 года (ст. 5) было включено следующее общее правило: "Закон может воспрещать лишь деяния, вредные для общества. Всё же, что не воспрещено законом, то дозволено, и никто не может быть принужден к действию, не предписываемому законом". В дальнейшем это принцип стал пониматься как универсальный принцип регулирования частных отношений, обусловленный автономией воли субъектов гражданского права, децентрализацией и координацией в определении их интересов и действий, необходимостью обеспечить им свободу и инициативу в экономической деятельности. Частное право призвано заботливо искать баланс интересов участников отношений, а не просто указывать, что можно, а что нельзя. Последний подход слишком груб и неэффективен для регулирования частных (горизонтальных) отношений между равными лицами. Поэтому в основе правового регулирования частно-правовых отношений должно лежать общерегулятивное начало "можно всё, что не запрещено", а конкретные права и обязанности могут быть лишь дополнительным к нему средством регулирования в необходимых случаях, когда то или иное поведение по каким-то причинам часто встречает сопротивление других лиц.
Правило "разрешено всё, что не запрещено законом" прямо отмечается в качестве принципа правового регулирования частных отношений и многими авторитетными цивилистами прошлой и современной эпохи либо, по крайней мере, как перспективное направление в развитии частного права. Кроме того, в результате развития учений об объекте и предмете правового регулирования стало ясно, что право как регулятор общественных отношений между людьми не может регулировать отношение человека к своему собственному поведению или к тому или иному благу (объекту). Оно может воздействовать лишь на поведение других лиц.
В этой связи совсем неудивительно, что в отечественной науке, помимо взгляда на субъективное гражданское право как на меру возможного поведения управомоченного, со временем был предложен и другой взгляд, при котором право определялось через обязанность к действию (бездействию) другого лица, противостоящего управомоченному (второй подход из вышеприведенного списка). Этот взгляд в виде обоснованной целостной концепции, в которой субъективное гражданское право рассматривается не само по себе, а как элемент правоотношения, впервые в отечественной цивилистике был представлен известным советским ученым, профессором О. С. Иоффе [3].
Специфика субъективного гражданского права, по его мнению, состоит "не в дозволенности действий, не в праве на свои собственные действия, а в возможности этих действий, возникающей вследствие обеспечения определенного поведения обязанных лиц". Управомоченный, по его мнению, нуждается в юридическом обеспечении не своего собственного поведения, а поведения других лиц, а потому право всегда является правом не на свои собственные, а на чужие действия, ибо право не призвано к регулированию отношения человека к вещи, отношения человека к самому себе или к своим собственным действиям. Оно регулирует отношения между людьми [4].
Думается, этот взгляд берет свое начало в теории императивов, которую еще в конце XIX века обосновал Август Тон. С точки зрения сторонников этой теории, субъект заинтересован не в предоставлении ему некой правовой возможности со стороны публичного правопорядка, а только в собственной защите от покушения на благо. Дозволения как средства правового регулирования избыточны. По крайней мере, в условиях действия принципа "всё, что не запрещено, то дозволено" [5].
Действительно, субъекты гражданского права совершают действия для реализации какого-либо своего экономического или другого интереса, для достижения той или иной цели [6]. И когда частный интерес лица с точки зрения законодателя нуждается именно в правовой защите, а при этом возможность его реализовать зависит не только от собственного поведения этого лица, но и от возможного препятствующего поведения других лиц, то становится необходимым такое поведение этих противостоящих друг другу лиц регламентировать законом. Однако правовое регулирование будет заключаться не в том, что закон позволит заинтересованному лицу совершать те ли иные действия. Это и так было бы юридически возможным в силу общедозволительного метода, а значит, носитель интереса нуждается вовсе не в этом. Оно будет заключаться в том, что закон установит соответствующее этим действиям долженствование того или иного поведения других лиц с тем, чтобы оно не помешало носителю действовать и посредством своих действий удовлетворить свой интерес.
Иными словами, субъективное гражданское право определяется через то или иное должное поведение обязанной стороны, которое требуется в силу закона, а вследствие этого обладатель права получает фактическую возможность беспрепятственно действовать и удовлетворять свои интересы. Закон как бы снимает препятствие для таких действий управомоченного лица, каковым стало или может стать поведение обязанной стороны правоотношения. А если эта сторона все же допустила такое поведение, то закон позволяет управомоченному восстановить свое положение [7].
Эти взгляды перекликаются с современной теорией правоотношения, которая, как представляется, "взросла" из теории императивов. Действительно, по теории правоотношения средством обеспечения того или иного субъективного права является обязанность. Юридическая обязанность – это мера должного поведения лица, которая требуется от него для обеспечения реализации субъективного права, принадлежащего другому лицу. И если субъективное гражданское право призвано удовлетворить интерес его носителя, то обязанность, напротив, возлагается на лицо, которое должно удовлетворить чужой интерес. Например, О.С. Иоффе в соответствии со своей теорией утверждал, что если субъективное гражданское право предоставляется лицу, которое нуждается в урегулировании поведения обязанных лиц, то обязанность, напротив, регулирует поведение её носителя.
Обязанности бывают активными (долг действия) и пассивными (долг бездействия). Если обязанность первого типа есть, по своей сути, долг действовать соответствующим образом в интересах управомоченного субъекта, то обязанность второго типа, напротив, есть долг воздержаться от действий, составляющих содержание обязанности. И те, и другие обязанности могут устанавливаться как законом, так и договором [8].
Нас интересуют прежде всего обязанности второго типа, поскольку уже при первом приближении к анализу исключительного права становится ясным, что оно "существует и может быть осуществлено" благодаря воздержанию от соответствующего поведения других лиц. Такие пассивные обязанности порождаются запретами. Установление запретов является формой закрепления пассивных обязанностей. Причем, по всей видимости, единственно возможной. В свою очередь формой исполнения таких обязанностей является соблюдение запретов обязанными лицами.
У интересующего нас исключительного права есть ещё одна особенность: обязанными лицами является заранее неопределенный круг лиц. Так, каждый обязан воздержаться от использования охраняемого объекта интеллектуальной собственности. И здесь мы должны обратиться к взглядам на абсолютные правовые отношения.
Поскольку в таких отношениях тому или иному праву конкретного управомоченного субъекта корреспондирует соответствующая этому праву обязанность неопределенного множества лиц, постольку эта обязанность лежит на каждом правосубъектном лице [9]. Соответственно, если потенциальным нарушителем субъективного права в относительном правоотношении является только конкретное лицо или лица, то потенциальным нарушителем абсолютного права (в том числе и исключительного) – любое правоспособное лицо. Но при этом охранительные правоотношения, которые возникают уже после нарушения, всегда по своей природе относительны, поскольку право требования всегда имеет своим адресатом конкретного нарушителя.
Таким образом, абсолютные правоотношения всегда фиксируют именно статику положения субъектов, закрепляя некую связь носителя права с тем или иным конкретным благом (например, правовой контроль над охраняемым объектом интеллектуальной собственности), которую можно условно назвать властью, а носители обязанности не должны своими действиями эту власть разрушать, покушаясь на этот объект.
Активные обязанности не типичны для абсолютных правоотношений. Как правило, в абсолютном правоотношении (включая отношения, складывающиеся в связи с предоставлением правовой охраны объекту интеллектуальной собственности) субъективному гражданскому праву противостоит именно пассивная обязанность всех и каждого воздерживаться от действий, которые помешают блага [10].
Более того, поскольку, как показано выше, право на собственные действия (на извлечение пользы из объекта, находящегося "во власти" правообладателя) не нуждается по общему правилу в его признании законом, то именно на указанную пассивную обязанность ложится главная функция в деле обеспечения интереса управомоченного лица. В этой связи следует согласиться с В.А. Беловым, который писал, что правомочия требования, входящие в состав абсолютного права, имеют второстепенное значение: так, обладателю абсолютного права, на которое никто не пытается посягнуть, подобными правомочиями не приходится пользоваться, поэтому при изучении конкретных абсолютных прав ими обыкновенно вообще пренебрегают [11].
С этим пониманием пассивных обязанностей в абсолютных правоотноошениях обратимся к анализу обязанности, противостоящей исключительному праву. По сути, согласно данному подходу исключительное право познается и раскрывается именно через анализ обязанности этих лиц.
Этой обязанности посвящен третий абзац пункта 1 статьи 1229 ГК РФ, именуемой "Исключительное право", где сказано следующее: "Другие лица не могут использовать соответствующие результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации без согласия правообладателя, за исключением случаев, предусмотренных настоящим Кодексом. Использование результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации (в том числе их использование способами, предусмотренными настоящим Кодексом), если такое использование осуществляется без согласия правообладателя, является незаконным и влечет ответственность, установленную настоящим Кодексом, другими законами, за исключением случаев, когда использование результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации лицами иными, чем правообладатель, без его согласия допускается настоящим Кодексом".
Эти положения как раз и устанавливают корреспондирующую исключительному праву пассивную обязанность неопределенного круга лиц (или других лиц, помимо правообладателя), то есть всех и каждого. Все "другие лица", противостоящие в рассматриваемом правоотношении правообладателю (-ям) – это все правоспособные и дееспособные лица, которые подчиняются данному правопорядку.
То есть каждое правоспособное и дееспособное лицо, являясь стороной этого правоотношения, должно воздержаться от использования объекта на той территории, где действует исключительное право, и теми способами, которые соответствуют существу этого объекта.
Соответственно, рассматриваемые правоотношения между обладателем исключительного права и другими лицами являются по своему типу абсолютными. Обязанность других лиц является в них средством обеспечения исключительного права правообладателя.
Пассивный характер рассматриваемой обязанности является закономерным с точки зрения выявленных выше особенностей абсолютных правоотношений. Её содержанием, как следует из текста закона, является воздержание от использования охраняемого объекта интеллектуальной собственности или, иными словами, долженствование неиспользования этого объекта. Вместе с тем, не от всякого использования обязаны воздерживаться третьи лица, а только от такого, которое:
- действительно является способом использования, сообразным правовой природе охраняемого объекта, т.е. использованием в специально-юридическом значении этого слова;
- не подпадает под соответствующие положения ГК РФ, дозволяющие то или иное использование при определенных условиях и/или в определенных пределах и образующие так называемые изъятия из исключительного права.
Первое утверждение при этом отражает взаимосвязь между исключительным правом и пассивной обязанностью как элементами одного правоотношения. Там, где нет исключительного права (в той или иной сфере, на той или иной территории, применительно к тем или иным способам использования, которые не считаются использованием объекта), не возникает и обязанности воздержаться от использования.
Особое внимание следует уделить положению о том, что правообладатель может запрещать другим лицам использование результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации (аб. 2 п. 1 ст. 1229 ГК РФ). Эта возможность многими исследователями рассматривается как элемент содержания исключительного права, как отдельное правомочие правообладателя, а сторонники негативной концепции этого права рассматривают ее как главное, а то и вообще как единственное правомочие. В теории же правоотношения и в учении об обязанностях, как это показано выше, запреты считаются формой (способом) установления в законодательстве обязанностей пассивного типа.
Недоразумения по поводу применения слов «запрет» и «запрещать», как представляется, должны быть исключены следующим образом. Этот запрет со стороны правообладателя, о котором сказано в абзаце 2 пункта 1 статьи 1229 ГК РФ ("правообладатель может запрещать"), не является ни элементом исключительного права (правомочием в его составе), ни способом установления пассивной обязанности иных лиц. Его указание в этом месте законодательного текста вызвано несовершенством юридической техники.
В самом деле, предусмотренная законом обязанность третьих лиц не использовать охраняемый объект интеллектуальной собственности (аб. 3 п. 1 ст. 1229, п. 1 ст. 1334, п. 3 ст. 1474, п. 3 ст. 1484, п. 2 ст. 1539, п. 3 ст. 1519 ГК РФ) является достаточным средством установления должного для этих лиц бездействия. Такая обязанность установлена посредством указания на то, что третьи лица "не могут", "не вправе" использовать охраняемый объект интеллектуальной собственности или что это использование "не допускается". По сути, это и есть общий [12] закрепленный в законе запрет использования, выраженный в таких словесных формах.
А когда в том же пункте 1 статьи 1229 ГК РФ, но только абзацем выше, законодатель говорит о праве правообладателя запрещать другим лицам использование результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации, то запрещение здесь указано им уже в качестве правомочия самого правообладателя. Зачастую его относят содержанию исключительного права.
Однако и без реализации правообладателем этого правомочия (запрещать) общий запрет использовать охраняемый объект, адресованный третьим лицам, уже установлен и уже действует – посредством предусмотренных в законе указаний "не могут", "не вправе", "не допускается". Все третьи лица уже обязаны воздержаться от использования объекта. Молчание самого правообладателя по этому вопросу не снимает эту обязанность. Причем об этом прямо сказано в следующем предложении законодательного текста: "Отсутствие запрета (очевидно, имеется в виду отсутствие запрета со стороны правообладателя – прим. М.Л.) не считается согласием (разрешением)".
Тогда в чем же смысл этого предусмотренного законом правомочия запрещать? Очевидно, что оно имеет смысл только в тех ситуациях, когда исключительное право и, соответственно, пассивная обязанность уже нарушены конкретным лицом либо имеется угроза такого нарушения. Но здесь мы имеем дело уже не с регулятивным абсолютным правоотношением, определяющим должное поведение, а с охранительным относительным правоотношением между правообладателем и конкретным нарушителем [13].
Таким образом, можно сделать вывод о том, что правомочие запрещения не входит в содержание самого исключительного права, а обеспечивает его защиту при нарушении. Запрет использования объекта интеллектуальной собственности установлен законом, а не правообладателем. Правообладатель самостоятельно решает вопрос о необходимости требовать исполнения порожденной таким запретом обязанности не использовать объект, когда она нарушается. Он вправе обратиться для этого к механизму государственного принуждения либо игнорировать нарушение обязанности третьим лицом, а также освободить от нее путем заключения с этим лицом сделки. Но он не способен своей волей вводить такие общие запреты, порождающие названную обязанность.
Разумеется, наличие такого общего установленного законом запрета, возлагающего пассивную обязанность воздержаться от действий, не является противопоказанием к тому, чтобы предоставить правообладателю возможность снять его в тех или иных пределах в отношении конкретных или даже всех лиц. И ГК РФ применительно к большинству объектов интеллектуальной собственности дает такие возможности. В этом смысле вышеуказанный запрет является диспозитивным, что вряд ли может быть аргументом против того вывода, что он является формой закрепления пассивной обязанности (отменяемой по воле правообладателя), а не правомочием в составе исключительного права. В самом деле, в гражданском праве огромное множество диспозитивных правовых норм и среди них огромное множество пассивно-обязывающих.
По этой причине взгляды А.А. Пиленко на содержание исключительного права представляются ошибочными или неточно сформулированными. Такой запрет использования, о котором он писал, вытекает из закона, а не из волеизъявления правообладателя, и не является правомочием в составе исключительного права. Это и создает экономическую ценность исключительного права, как и права вещной собственности. Ценность у них имеется даже и тогда, когда никакого нарушения ещё не произошло, когда правообладатель еще никому не выдвинул никаких требований и запретов, ибо вытекающее из закона и адресованное каждому указание "ты не должен использовать объект интеллектуальной собственности", сопровождаемое предусмотренной ответственностью на случай его нарушения, как раз и удерживает третьих лиц от вторжения в сферу интересов правообладателя.
Соответственно, с позиций современной теории правоотношения негативная концепция исключительное право заключается не в праве запрещать, а коренится в обязанности всех третьих лиц воздерживаться от указанных в законе действий по использованию объекта, которая является главным элементом такого абсолютного правоотношения, поскольку именно она позволяет правообладателю извлечь пользу от принадлежащего ему нематериального блага [14].
По сути, этот взгляд можно было бы именовать пассивно-обязывающей концепцией исключительных прав (интеллектуальной собственности).
Статья Максима Лабзина, ИНТЕЛЛЕКТ-С, опубликована в научно-практическом журнале «Актуальные проблемы российского права» (№4/2018)
Статьи экспертов Группы правовых компаний ИНТЕЛЛЕКТ-С >>
Сноски:
[1] Уже в XIX веке Август Тон сформулировал и обосновал теорию императивов, согласно которой дозволение не является самостоятельным способом регулирования отношений, а возможность совершения действий не входит в содержание субъективных прав. По его мнению, право собственности, к примеру, приобретает черты частного права лишь тогда, когда "из нарушения устанавливающих её (собственность) норм проистекает притязание собственника на устранение этой противоправности".
[2] Можно сказать, что вместо того чтобы исследовать одну чашу весов и действие всех сил на этой чаще, мы посредством такого подхода как бы исследуем весь механизм равновесия в целом.
[3] Удивительно, пожалуй, лишь время появления в отечественной цивилистике такого учения, поскольку советское право этому не способствовало.
[4] Отдельные мысли на этот счет можно было встретить и у других авторитетных исследователей. Например, у А.Я. Магазинера, который считал, что право на собственное делание – это научно несовершённые, лишь практически достаточные обозначения, которые всегда имеют в виду право на чужие действия, на действия других, обязанных лиц. Он также писал: "Для совершения собственных действий человеку вполне хватает его собственных психических и физических сил, право же, как явление социальное, предоставляет ему возможность требовать определенного поведения от других, в частности, когда речь идет о "праве на собственные действия", – требовать от обязанных лиц не чинить ему препятствия в совершении этих действий".
[5] В частности, Август Тон писал: "Правопорядку нечего делать с пользованием, на осуществление которого направлены его запреты. Пользование защищаемым правом благом нисколько не относится к содержанию права... Естественная свобода человека юридически существует до той границы, которую ей устанавливает правопорядок. То, что не запрещено, именно поэтому разрешено. Явное разрешение имело бы смысл лишь там, где до этого имелся запрет. Но тогда оно бы означало отмену такого запрета, а следовательно, не установление, а упразднение права". Думается, последнее слово "право" употреблено здесь в объективном смысле.
[6] "Право существует не для того, чтобы осуществить идею абстрактной "правовой воли", а для того, чтобы служить интересам, потребностям, целям оборота" (Рудольф Иеринг).
[7] Август Тон красноречиво писал: "Право – это лишь средство, но не самоцель, а именно средство осуществления настоящего и будущего использования. Последнее само по себе так же относится к понятию права, как садовая изгородь к саду, исключительное пользование которым эта изгородь должна гарантировать собственнику... Право – не интерес, который защищается, но средство защиты интереса... Закрытый на засов подвал и сам засов, который дает гарантию, не идентичны".
[8] Обращает на себя внимание определение договора в статье 1101 Гражданского Кодекса Франции: "Договором признается соглашение, посредством которого одно лицо или несколько лиц обязываются перед другим лицом или перед несколькими другими лицами дать что-либо, сделать что-либо или не делать чего-либо".
[9] В.К.Райхер в 1928 году писал: "Если в относительных правоотношениях связь между управомоченными и обязанными лицами устанавливается по типу прямых проводов, то в абсолютных правоотношениях она устанавливается по типу "беспроволочной" связи", соединяющей данную точку пространства с другими точками, когда "право излучает энергию волнообразно во все стороны социальной среды".
[10] Такой же точки зрения придерживается и А.Н. Латыев, который справедливо добавляет, что существование пассивной обязанности в абсолютном правоотношении "в большинстве случаев нисколько не тяготит и даже не осознается нами, подобно тому, как человек не ощущает постоянно давящий на него воздушный столб. В силу этого изменение управомоченного субъекта абсолютного правоотношения не влияет на правовое положение каждого из обязанных, а значит, может производиться без их согласия".
[11] Далее ученый отмечает, что такие требования могут, например, выдвигаться к лицам, которые осуществляют подготовку к нарушению. Однако тезис ученого об отнесении к разряду абсолютных отношений с лицом, к которому предъявлены требования о прекращении действий, создающих угрозу нарушения права, представляется спорным.
[12] Характеристика "общий" здесь означает "свойственный для данного сегмента отношений, в которых обязанные лица не должны использовать объект теми способами, которые составляют содержание исключительного права, если только закон прямо это не дозволяет". Получается, что для обязанных лиц возможность использования охраняемого объекта такими способами, составляющими содержание исключительного права, определяется правилом "запрещено любое использование, кроме разрешенного".
[13] Еще А.Г. Певзнер писал о том, что обращенное к обязанному лицу требование определенного поведения (действия или бездействия) следует называть притязанием. При вещных и личных неимущественных правомочиях (и вообще в любых абсолютных правоотношениях – М.Л.) притязание возникает в момент нарушения обязанным лицом лежащей на нем обязанности. Август Тон полагал, что суть субъективных гражданских прав состоит в ожидании притязания.
[14] Не об этом ли пишет В.А. Хохлов: "Исключительное право не должно содержать такой элемент, как "право на запрет" другим использовать произведение, ведь оно как раз и опирается на необходимость всех обращаться к правообладателю за согласием всякого использования, т.е. данный запрет содержательно уже входит в исключительное право"?
Похожие материалы
