*Данный материал старше трёх лет. Вы можете уточнить у автора степень его актуальности.
Интеллектуальная собственность как история
Максим Лабзин, ИНТЕЛЛЕКТ-С, размышляет об историческом пути, который проделало право интеллектуальной собственности.
Появление у людей новых интересов в сфере их социальной активности, усложнение общественных отношений, возникновение их новых видов требуют изменений, детализации и введения в действие новых правовых норм. Причем при зарождении новых отношений они по инерции еще некоторое время понимаются и регулируются законом так же, как и отношения более ранние, понятные и изученные. Но затем в данной парадигме накапливаются кризисные явления в познании правовой реальности, и научное сообщество переходит к новой парадигме: юридическая наука, а вслед за ней и законодатель начинают понимать такие отношения в качестве особого предмета регулирования, требующего отдельного раздела права. Все это и произошло при зарождении и становлении интеллектуальной собственности.
Юристу вряд ли пристало особенно увлекаться историей развития законодательства и права, потому что иначе можно стать историком, увлеченно исследующим прошлое, и перестать быть тем, кто призван работать над правовым обеспечением человеческих интересов в настоящем времени – в своей повседневной юридической практике и(или) предлагая новое понимание, понятий и конструкции на научном поприще. Как красноречиво сказал А.А.Пиленко: «Основным идеалом для юриста не может служить что-либо иное, кроме развития абсолютной правообеспеченности. Все прочее к этому критерию приложится само собой»1 Однако выявить некие общие черты исторического развития законодательства и научного представления о праве интеллектуальной собственности было бы делом очень полезным, поскольку это даст нам шанс увидеть как прогрессивные правовые идеи, которые закрепились к настоящему времени, так и юридические атавизмы, если они еще остались.
Итак, начиная рассказ об историческом пути, который проделало право интеллектуальной собственности, следует сказать, что в Древнем мире мы не наблюдаем ничего, что даже отдаленно напоминало бы о правах на результаты умственной деятельности. Вроде бы и творческий труд в те времена был востребован, и его продукты активно распространялись (например, известно о писцах, которые переписывали поэмы и эпиграммы), но жизнь древних греков и римлян так и не родила требования о каком-либо праве на эти продукты. Дело, видимо, в том, что приобщение к прекрасному было уделом лишь узкой верхушки общества. При этом творческий труд сам по себе не особенно ценился. Своим творческим трудом автор самостоятельно себе дорогу в обществе проложить не мог. Материальное положение авторов обеспечивалось либо за счет унаследованных ими средств, либо покровительством богатых особ. При этом покровительство, очевидно, зависело от известности автора. Поэтому ни авторы, ни издатели не видели ничего зазорного в том, чтобы литературные произведения переписывались и распространялись без какого-либо вознаграждения. Тем более, что сама работа по переписыванию не требовала никаких затрат, а скульптура и архитектура и вовсе были неповторимыми результатами труда.
До наших дней дошло любопытное высказывание римского поэта Марциала (ок. 40 – 104 н.э.): «Слух идет, Фидентин, будто ты, читая мои стихи, выдаешь их за свои; если ты хочешь оставить их за мной, я пришлю тебе даром; если же ты хочешь, чтобы они были твоими, купи их – они уже не будут моими»2. Как видно, Марциал был готов бесплатно прислать свои стихи Фидентину для их публичной декламации, а за деньги – отказаться от своего авторства, что совершенно немыслимо с точки зрения современных принципов авторского права.
Известно также, что в классическую эпоху Древнего Рима поэма, написанная на чужом писчем материале, или картина, нарисованная на чужой доске, принадлежали не поэту или художнику, а собственнику этого материала или доски. Впрочем, Юстиниан, посчитав, видимо, эту норму несправедливой, отменил ее, хотя и без какой-либо замены иной нормой3.
Античный мир не знал ничего аналогичного и современным патентам. Рабский труд не способствовал техническому прогрессу. Рабам незачем было что-либо изобретать, а конструирование механизмов для облегчения их работы считалось зазорным делом, недостойным почтенного гражданина.
Ничего не поменялось и с наступлением средних веков. Эпоха невежества и всеобщей неграмотности не могла вызвать широкий спрос на интеллектуальные продукты. Какое-то признание получила, пожалуй, лишь деятельность бродячих артистов, которые развлекали народ своими представлениями и песнями. Они получали подачки от феодалов, которые платили за то, чтобы их прославляли в этих песнях. Правда, монастыри стали приютом письменной литературы, где переписывались классические и изредка писались новые произведения, но авторам и в голову не могло прийти требовать какого-то вознаграждения. И, разумеется, при таком штучном изготовлении книг они были чрезвычайно дороги, да и большим спросом из-за всеобщей неграмотности не пользовались. Физический труд ремесленника тоже пока еще не ценился, а потому техническое творчество признания не получило.
Однако в XIV – XV вв., с началом эпохи Возрождения, спрос на книги резко увеличился. Причем после изобретения книгопечатания их производство упростилось, они стали выпускаться в большом количестве. Стали появляться типографии, которые образовали целую отрасль промышленности. Но пока еще бедное в культурном отношении средневековое общество, жаждущее литературы и искусства светского характера, могло обратиться только к источникам Древнего мира. Соответственно, как отмечает Г.Ф.Шершеневич, печатались произведения лиц, давно окончивших свое земное существование, а потому не было авторов, заинтересованных в материальных последствиях распространения сочинений. За отсутствием авторов имущественный интерес печатания и книжной торговли сосредоточился в издателях4. При этом затраты на поиск произведений, перевод и правку текстов, их печатание все-таки оставались еще высокими.
Разумеется, сразу же обнаружились случаи перепечатки изданных книг, поскольку гораздо проще и дешевле скопировать текст чужой книги, чем создать свою. Те, кто издавал скопированные книги, предлагали их по более низкой цене, поскольку были избавлены от затрат на поиск книги и работу с текстом, которые понес первоначальный издатель. Соответственно, первоначальный издатель лишался тем самым спроса на свою книжную продукцию либо был вынужден продавать книги себе в убыток. На этой почве и зародился имущественный интерес издателей, состоящий в том, чтобы более никто не мог печатать их книги. А механизмом его защиты стала выдача государством специальных персональных привилегий на книгопечатание сочинений. Те же, кто печатал книги без привилегии, подлежал наказанию как преступник, вплоть до смертной казни.
Ценный в этом плане материал для анализа нам дает, в частности, работа Н. Новомберского «Освобождение печати во Франции, Германии, Англии и России. Лекции, читанные в Русской Высшей Школе общественных наук в Париже» (1905 г.) - www.evartist.narod.ru Автор, например, пишет, что во Франции в 1563 г. был объявлен эдикт, в силу которого под угрозой виселицы воспрещалось что-либо печатать без королевской привилегии.
Иной порядок наделения первыми правами на выпуск книг, чем через персональные дозволения центральной власти, в те времена абсолютизма вряд ли мог появиться. Он позволял правителям осуществлять цензуру издаваемых сочинений, да и организация промышленности и труда в ту эпоху требовала именно такого порядка.
Современные сторонники отмены или ослабления авторского права, создающие в разных странах так называемые пиратские партии, часто не отказывают себе в том, чтобы в объяснении появления авторского права выставить соображения цензуры на первый план. Однако это вряд ли оправданно.
На последний аспект появления королевских привилегий в контексте зарождения патентного права обратил внимание А.А.Пиленко5. Дело в том, что промышленность и торговля средних веков были организованы по так называемому цеховому принципу, когда сообщества ремесленников и торговцев, действуя автономно от короля, сами регламентировали свою хозяйственную жизнь. Их регламенты и статуты были призваны обеспечить каждому из членов сообщества равные условия хозяйствования, вплоть до запрета проявлять любую инициативу, способную привести к успеху одного и тем самым отнять кусок хлеба у других.
Но королевская власть, которая все больше нуждалась в поддержке зарождавшейся буржуазии, все больше покровительствовала капиталу и все больше проявляла свою силу, уже не могла мириться с автономностью цехов и с застарелыми обычаями, мешающими развитию перспективных производств. На полную отмену цеховых регламентов она, конечно же, решиться пока не могла, но пошла по пути поддержки конкретных обратившихся к ней членов промышленного или торгового сообщества, выдав им индивидуальные привилегии на ту или иную деятельность. А поскольку иные члены сообщества оставались под действием цеховых регламентов, то по факту они не имели возможности повторять предмет привилегии.
Именно таким путем в средние века получали свою защиту первые изобретения: король выдавал персональную привилегию делать что-то новое или же по-новому. Это позволяло талантливому и предприимчивому ремесленнику или промышленнику заработать. При этом королю зачастую не было необходимости запрещать в привилегии другим делать то же самое. Пока не в этом виделась главная цель, да и кроме того, этот результат достигался действием в отношении всех других лиц неотмененных цеховых регламентов. Впрочем известны привилегии и с указаниями на такой запрет6.
Как бы то ни было, мы можем отметить, что в основе зарождавшегося права интеллектуальной собственности лежала идея защиты исключительно имущественных интересов производителей. Эта защита обеспечивалась посредством предоставления им персональных прав (возможностей) воспроизводить и продавать книги или патентованные новые изделия. Без королевского разрешения эта деятельность, как правило, была под запретом по цензурным или цеховым причинам с лишением других возможности повторять то же самое. Это происходило автоматически в силу действовавшего порядка или вследствие специального указания в привилегии.
При этом какой-либо четкой системы выдачи привилегий ни на книгопечатание, ни на изобретения еще не было. Они выдавались по милости короля без разбора и авторам7, и промышленникам, и просто фаворитам, далеким от промышленности и торговли8, зачастую без четкого определения их предмета. А если впоследствии в сочинении обнаруживалось вредное содержание, привилегию могли отнять. Таким образом, имело место преобладание, во-первых, публично-правового аспекта в этой сфере отношений, а во-вторых, дозволительного порядка наделения лиц возможностью реализовать свой интерес, когда центральная власть своими актами разрешала использование того или иного результата умственной деятельности.
Так, хотя частный имущественный интерес получал защиту, но для ее получения издатель или производитель обращался к королю, который решал вопрос о ее предоставлении по своему собственному усмотрению. Те, кто допускал выпуск книг или товаров без привилегии, несли ответственность перед королем или профессиональным сообществом, а не перед владельцем привилегии. При этом наделение монопольным правом печатать книгу или выпускать новое изделие имело явно дозволительный характер, которым снимался общий запрет совершать эти действия.
Авторы, несмотря на всю ценность результатов их труда, пока еще даже и не помышляли требовать от правительства установления своей собственной власти над этими результатами и не рассматривали эту власть как первопричину возникновения всех последующих прав. Хотя, надо сказать, система выдачи привилегий (преимущественно издателям и производителям) была отчасти выгодна и авторам, поскольку и издатель, и промышленник были готовы заплатить им за предоставление произведения и за изобретательство. Более того иногда известным авторам государством назначалась персональная пенсия.
Но, как известно, со временем число индивидуальных правовых установлений и казусов постепенно переходит в общую правовую норму. И к эпохе буржуазных революций издатели новых книг и промышленники уже чувствовали себя вправе не просить, а именно требовать от государства соответствующих привилегий на печатание сочинений и использование изобретений. Иными словами, выдача привилегий превратилась в правило и постепенно стала рассматриваться как обязанность короля. Также в этот период произошел и крайне важный перелом в понимании сущности самого права на результаты умственной деятельности.
Отмена сословно-феодального строя сопровождалась, как известно, неприятием любых королевских привилегий, а также монополий. Либерализация жизни и предпринимательская активность не терпела никаких препятствий на пути коммерческого и социального успеха граждан. Однако королевские привилегии на печатание книг и выпуск новых изделий тоже по сути представляли собой монополии. В таких условиях специально ли в целях спасения системы защиты имущественных интересов, потому ли, что интеллигенция получила достаточное влияние в обществе и все настойчивее требовала защиты своих интересов, либо одновременно по обеим указанным причинам, но сторонники защиты привилегий постепенно обратились к их обоснованию через права авторов (изобретателей).
Г.Ф.Шершеневич полагал, что этому отчасти способствовал и такой популярный жанр творчества, как драма, поскольку никаких привилегий здесь не существовало и автору никто не платил, хотя ценность его труда отрицать было невозможно. Свое влияние также оказала и набиравшая популярность идея естественного права, постулирующего, что права принадлежат каждому от рождения, и что дело законодателя их записать и гарантировать, а не предоставить своей милостью.
Сочувствующие пиратским партиям и здесь акцентируют свое внимание прежде всего на изворотливости промышленных кругов, которые остроумно решили защищать свои привилегии через интересы авторов. Этот взгляд представляется излишне упрощенным и не отражающим действий в обществе всех социальных сил.
Надо сказать, что процесс постепенного признания интересов авторов начался во Франции еще в начале XVIII в. Французский адвокат Луи Д'Эрикур тогда написал: «Автор – собственник своего сочинения, и эта собственность во всех отношениях сходна с собственностью на движимое и недвижимое имущество; поэтому она должна быть вечной. Издатель является цессионарием автора и потому облечен всеми его правами. Отсюда вывод, что король имеет так же мало права отказать в привилегии или в продлении ее, как лишить своего подданного дома, которым он владел на законном основании»9.
Позднее, в 60-х годах того же века, во Франции разгорелся новый спор о правах авторов, который был связан с тем, что правительство предоставило бедствующим наследникам известного баснописца Лафонтена исключительное право на издание сочинений своего предка. Издатели протестовали, поскольку предоставление такого права уничтожало их собственные привилегии на сочинения этого автора, но решение осталось в силе. С тех пор во Франции интересы авторов и их наследников постепенно завоевывали в умах общественности и правителей все большее и большее признание.
Впрочем, королевская власть пока еще была склонна считать предоставление ею прав некой милостью, хотя и справедливой по отношению как к авторам, так и к издателям: «Король... признал, что привилегия есть справедливая милость, которая имеет своей целью вознаграждение за труд – если она дается автору, и обеспечение затрат и издержек – если она дается издателю»10. Какого-то общего закона до революции так и не было принято.
Становится понятным, почему после французской революции монополия на печатание литературных произведений не сгинула в накатившейся волне либерализации вместе с остальными королевскими привилегиями и преимуществами, а превратилась именно в право, возникновение которого не зависело от чьего-либо усмотрения. Причем право это отныне возникало у автора. Так, французские законы 90-х гг. XVIII в. последовательно гарантировали авторам драматических и литературных произведений отчуждаемое исключительное право на их использование. Закон 1793 г., в частности, предоставил автору исключительное право воспроизведения своего литературного труда в течение всей его жизни. Оно могло переходить по договору и по наследству и охранялось в течение жизни автора и 10 лет после его смерти.
Аналогичным образом развивалось во Франции и представление о праве на изобретения. Закон от 7 января 1791 г. провозгласил, что всякое изобретение или открытие есть собственность его автора. Привилегии перестали выдаваться по милости правительства. Их получение стало правом автора или его правопреемника, которое подлежало реализации при наличии соответствующих условий.
В Англии мы можем наблюдать аналогичную тенденцию, хотя идеи о защите интересов авторов появились в английском обществе и были закреплены в законодательстве даже раньше, чем во Франции. Так, известный Статут королевы Анны 1710 г., который считается первым в мире законом об авторском праве, провозгласил независящее от привилегии право автора на свое сочинение, которое он может продать издателю на 14 лет. После истечения этого срока сочинение переходит в общественное достояние. Разумеется, этот срок не мог считаться достаточным, но тем не менее важен сам принцип защиты интереса именно автора.
Как известно, США начали свою историю под юрисдикцией Великобритании. Будучи объединенными с нею общим языком, правом и отчасти культурой, они впитали те же идеи защиты авторских прав, которые будоражили умы английского общества.
Собственные законы различных штатов об охране авторских прав появились в 80-х гг. XVIII в. Их идеологом-вдохновителем стал Ноа Вэбстер, который затем передал эстафету Джэймсу Мэдисону, благодаря которому в 1787 г. в конституцию США был включен параграф, наделяющий конгресс полномочиям предоставлять защиту авторских прав и патенты на ограниченное время, чтобы служить утилитарной функции, а именно «содействовать прогрессу науки и полезных искусств». Данный параграф получил название «параграф об авторских правах» и лег в основу всего федерального законодательства США в области авторского и патентного права. Первый федеральный закон об авторском праве был принят конгрессом в 1790 г. Он предоставил авторам (не только книг, но также карт и схем) срочное отчуждаемое исключительное право на воспроизведение своих произведений.
Что же касается права на изобретения в Англии и США, то, как пишет А.А.Пиленко, английские судьи до конца XVIII в. смотрели на изобретателя как на монополиста, чьи права основаны на королевской милости. Однако в конце XVIII в. они уже однозначно признавали за ним именно право на изобретение. А американские судьи с самых первых годов действия своей конституции 1787 г. и закона о патентах 1791 г. считали патент основанным на праве изобретателя11.
В Германии идеи о правах автора получили свое воплощение в законодательстве Пруссии и других раздробленных германских земель только в самом конце XVIII и в XIX в. Но еще ранее, в XVIII в., юристы Турнгейзен, Фихте и другие, а также философ Кант высказывались о необходимости наделять правами именно автора. Впрочем, как отмечают Г.Ф.Шершеневич и А.А.Пиленко, их юридические конструкции страдали большими недостатками и зачастую представляли собой бесплодные попытки найти теоретическую основу в римском праве.
Что касается патентов, то немецкие исследователи долгое время не считали равнозначными права на произведения и на изобретения. И лишь когда появился запрет переводов, а позднее – запреты копировать художественные произведения и исполнять музыкальные и драматические произведения, то при таком всестороннем развитии авторского права отрицать необходимость защиты технического творчества стало невозможно. Тем не менее, только в 1877 г. был принят первый патентный закон Германии, гарантировавший автору право на патент. Вслед за этим в 1878 г. известный немецкий профессор права Колер в своей работе по немецкому патентному праву дал этому закону надежную теоретическую основу. Во всех остальных европейских и американских странах авторское и патентное право XVIII–XIX вв. прошло примерно такой же путь во многом под влиянием законодательства и доктрины в вышеуказанных странах.
Таким образом, можно наблюдать, как регулирование отношений по использованию произведений творчества и изобретений из сферы публичного права со свойственным ему в те времена дозволением соискателю привилегии открыть то или иное производство весьма стремительно перешло в сферу частного права, где превратилось в полноценное субъективное гражданское право со свойственной ему отчуждаемостью, соответствующим механизмом защиты и корреспондирующей обязанностью третьих лиц не использовать охраняемый объект вопреки общей свободе экономической деятельности. При этом данным правом как до такого перехода, так и после защищался главным образом имущественный интерес. Сначала только производителей – окупить свои вложения и получить прибыль, а впоследствии и авторов – на получение вознаграждения за свой труд. Иными словами, после описанных трансформаций исключительное право стало частным, оно отныне возникает на законом установленных основаниях и не призвано более обеспечить правообладателю возможность использования объекта, а гарантирует ему положение единственного пользователя посредством запрета другим использовать этот объект.
Дальнейшую историю права интеллектуальной собственности в XIX и XX в. достаточно будет осветить в кратком виде, показав лишь основные тенденции. После того, как за автором были признаны исключительные права на литературные и драматические произведения, открылся путь к постепенному признанию авторских прав и на другие произведения творчества: произведения изобразительного искусства, музыку, произведения архитектуры, перевод и иную переработку чужих произведений и другие, а с развитием техники – и на фотографические произведения, фильмы, сообщения радио- и телепередач, программы для ЭВМ.
Особое внимание здесь следует обратить на появление в XX в. так называемых исключительных смежных прав: исполнителей – на свои исполнения, производителей фонограмм – на сделанные ими записи звуков, организаций эфирного и кабельного вещания – на передачу своего сигнала. Дело в том, что если в деятельности исполнителя мы еще видим некий творческий элемент или, во всяком случае, некое особое присущее ему мастерство, то деятельность студий звукозаписи и телекомпаний – это результат организационных усилий и вложения денежных средств. Тем не менее данные объекты в национальных законах и международном праве прочно заняли свое место рядом с другими объектами интеллектуальной собственности.
Следующая тенденция – развитие международного правового регулирования, которое шло по следующим направлениям:
- заключение международных договоров, направленных на преодоление территориальных пределов действия авторских и смежных прав, посредством которых была обеспечена охрана иностранных произведений (Бернская конвенция об охране литературных и художественных произведений 1886 г., Всемирная конвенция об авторском праве 1952 г., Римская конвенция об охране интересов исполнителей, производителей фонограмм и органов вещания 1961 г. и др.);
- заключение международных договоров, направленных на унификацию национальных законов и введение в разных странах сходных правил охраны объектов интеллектуальной собственности (например, Парижская конвенция по охране промышленной собственности 1883 г., Соглашение о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности 1994 и др.);
- соглашения, облегчающие испрашивание правовой охраны сразу в нескольких государствах (Договор о патентной кооперации 1970 г., Мадридское соглашение о международной регистрации знаков 1891 г. и др.);
- создание международных организаций, обеспечивающих единую международную политику в сфере правовой охраны интеллектуальной собственности, администрацию международных договоров, осуществление международных регистрационных процедур (Всемирная организация по охране интеллектуальной собственности, Европейское патентное ведомство и др.).
Еще одной тенденцией дальнейшего развития права интеллектуальной собственности в XIX–XX в. стало постепенное признание и закрепление личных неимущественных прав автора (права считаться автором, права на указание своего имени, права на обнародование, права на защиту произведений от искажений). Надо заметить, что уже в эпоху привилегий авторы хотя и не помышляли требовать себе имущественных прав, но тем не менее выражали свое неудовольствие случаями искажения текстов. Г.Ф.Шершеневич приводит слова Лютера, который, выражая неудовольствие от кражи и несанкционированной печати его рукописи, затем добавляет: «С этим злом можно было бы еще помириться, если бы только мои книги не печатались с такими ошибками и так безобразно»12. Поэтому закрепление за ними исключительного права конечно же не могло не привести и к обеспечению защиты их неимущественных интересов посредством признания и охраны личных неимущественных прав.
Надо, впрочем, заметить, что не во всех странах такое признание одинаково по своему оформлению и силе. Например, в США традиционно считают, что эти права не относятся к интеллектуальной собственности и вполне могут защищаться общими нормами о защите нематериальных благ.
Другой тенденцией дальнейшего развития права интеллектуальной собственности, конечно же, стало совершенствование юридической техники и механизма защиты: разрабатываются условия охраноспособности объектов, процедуры регистрации части из них, определяются наиболее адекватные способы защиты, соответствующие частному характеру правоотношений и существу охраняемого объекта (предъявление иска к нарушителю, взыскание с него убытков или компенсации в пользу правообладателя), вводятся нормы договорных отношений по распоряжению исключительным правом и т.д.
Наконец, нельзя также не упомянуть про постепенное увеличение срока охраны произведений, который сегодня достиг времени жизни автора и 70 после его смерти, утратив тем самым всякую связь с изначальной целью обеспечения имущественных интересов самого автора и его наследников.
Нельзя обойти вниманием историю отечественного права интеллектуальной собственности. Она началась с большой задержкой, обусловленной отсутствием читающей публики, отечественной литературы и промышленности, то есть тех социальных условий, при которых в Европе постепенно происходит признание авторских и патентных прав. Однако, как мы увидим, заимствуя европейские взгляды и опыт, Россия достаточно быстро догнала другие государства в развитии своего права интеллектуальной собственности.
Как известно, первый русский книгопечатник Иван Федоров открыл свой печатный двор в Москве в середине XVI в., однако печатное дело было встречено соотечественниками совсем неблагожелательно. Переписчики обвинили Федорова в волшебстве и видели в этом руку дьявола. Типография была сожжена, и ему пришлось перебраться в Литву.
Первые государственные акты поощрения печатного дела и изобретательства появились только в эпоху Петра I. Они были весьма бессистемны, непоследовательны, неопределенны в части своего объекта и зачастую имели своим основанием хорошее служение государству. Например, привилегия 1700 г. была выдана голландцу Тесенгу на исключительный ввоз книг и карт в Россию «за учиненные великому русскому посольству верные службы». А в 1701 г. Петр Первый отблагодарил Иоганна Григория, который по предложению императора открыл в Новонемецкой слободе аптеку, тем, что запретил другим открывать аптеки в этой слободе.
Печатное же дело и вовсе было делом государственным. Так, государство явно покровительствовало Академии наук, которая страдала от того, что ее книги перепечатывались за рубежом и впоследствии ввозились в Россию. По просьбе академии такой ввоз был запрещен. Более того, в уставе академии был подписан запрет третьим лицам перепечатывать изданные ею книги. Но поскольку частных типографий, вплоть до последней четверти XVIII в., не существовало, то такого вида поддержки книгопечатания, как привилегии на печать, мы в петровскую эпоху не видим.
Постепенно пришло понимание того, что привилегия есть средство вознаграждения изобретателя и промышленника за их труд и инвестиции. Первой привилегией с таким смыслом следует считать привилегию 1749 г., выданную купцам Сухареву и Беляеву на открытие красочного завода. Ею также была удовлетворена их просьба оградить производственные секреты от передачи посторонним людям. А уже в 1752 г. Ломоносову была выдана привилегия на изготовление разноцветных стекол, бисера, стекляруса и других галантерейных вещей, «дабы он, Ломоносов, как первый в России тех вещей секрета сыскатель, за понесенный им труд удовольствие иметь мог: того ради впредь от нынешнего времени 30 лет никому другим в заведении тех фабрик дозволения не давать».
В 1771 и 1776 гг. были выданы первые привилегии на печатание книг первым частным типографиям Гартунга и Вейтбрехта-Шнора с запретом всем остальным печатать изданные ими книги. Но имущественные интересы авторов пока еще вознаграждались лишь индивидуальными наградами и премиями.
Однако, как указывает А.А.Пиленко, на рубеже XVIII–XIX вв. проявилось негативное отношение русских правителей к любым монополиям: с 1797 по 1811 г. не было выдано ни одной привилегии на изобретения13. Тем не менее после обсуждения одного из непростых дел о выдаче одной из привилегий правительство решило покончить с полнейшей неопределенностью в этом вопросе и разработать условия и правила их выдачи. По результатам такой работы в 1812 г. Александр I утвердил Манифест о привилегиях на изобретения, которым устанавливался явочный порядок их выдачи. Манифест стал первым отечественным нормативным актом, признающим заслуги изобретателей и дающим им возможность попросить привилегию на свое изобретение при условии его опубликования. А в 1833 г. был принят новый закон о привилегиях, установивший предварительное рассмотрение изобретений и не вполне еще конкретизированное требование новизны.
Впрочем, несмотря на такую законодательную активность, выдача привилегий все еще считалась милостью государя и не являлась обязанностью государства. Кроме того, ими все еще иногда вознаграждались промышленники и торговцы просто за понесенные ими затраты или за внедрение чужих заграничных изобретений.
Однако вслед за Европой постепенно приходит понимание того, что правом на результат умственной деятельности должен наделяться именно автор. Так, уже в цензурном уставе 1828 г. и в приложенном к нему Положении о правах сочинителей было впервые зафиксировано исключительное право авторов со сроком его действия в течение их жизни, а для наследников – 25 лет после смерти автора. Затем, в 1830 г., был принят закон «О правах сочинителей, переводчиков, издателей», которым авторское право было определено как право собственности. В этот же раздел оно было помещено при издании свода законов Российской Империи в конце 1887 г. (т. X, ч. 1, ст. 420).
Нельзя сказать, что появление этих соображений о защите имущественных интересов авторов в нашем обществе были вызваны вопросом о полной отмене привилегий печатать книги, как это было в Западной Европе. Скорее, речь идет о признании заслуг творцов и о заимствовании идей из европейского права. Однако если говорить о патентном праве, то, как и в Европе, мы со второй четверти XIX в. наблюдаем все большее отторжение системы выдачи весьма неопределенных и широких монополий, которые выдавались промышленникам за внедрение в России ранее известного решения. В итоге законом 1870 г. было установлено право изобретателя или его правопреемника получить привилегию только на новое изобретение в мировом понимании новизны. С этих пор привилегии окончательно перестают пониматься как милость государя или акт поддержки того или иного ремесла, предприятия.
В дальнейшем развитие отечественного права интеллектуальной собственности в целом следовало упомянутым выше общемировым тенденциям, за исключением некоторых особенностей советского периода, в котором ввиду отсутствия частного бизнеса и конкуренции авторские и патентные права не могли пониматься как средство защиты инвестиций, а понимались только как средство признания заслуг автора.
Очерк об общих тенденциях в развитии права интеллектуальной собственности будет неполным, если не описать хотя бы в общих чертах, интересы которые влияли на развитие законодательства о товарных знаках. Стараясь отличить свой товар от похожих товаров других лиц, производители издревле применяли некие условные обозначения, обеспечивавшие распознавание их товара на рынке. Эти обозначения являлись для потребителей зашифрованной информацией о качестве и характерных свойствах товара конкретного производителя, его репутации. Потребители выбирали именно этот товар по известному им знаку, руководствуясь памятью, ожиданиями, потребностями и желаниями.
Признавая, что, во-первых, защита таких знаков необходима производителю для того, чтобы никто не мог выдавать свои товары за товары этого производителя, а во-вторых, что она соответствует интересам потребителей, законодатели разных стран объявили о запрете всем третьим лицам несанкционированно их использовать. Со временем, в связи с увеличением числа товарных знаков, условием действия такого запрета стала государственная регистрация товарного знака. Законодательство о знаках особенно активно развивалось во времена подъема производства и развития товарооборота. Так, именно в последней трети XIX в. во многих самых развитых странах были приняты законы об охране товарных знаков: во Франции в 1857 г., в США в 1881, в Великобритании в 1883, Германии в 1894, а в России в 1896 г. Законы подробно регламентировали приобретение, использование и защиту товарных знаков. Становилось больше видов знаков, определялась процедура регистрации обозначений.
Предпринимателю при условии государственной регистрации или иного публичного акта признания товарного знака предоставляется монопольное срочное право на его использование на территории страны с возможностью неограниченного продления этого срока. Государственная регистрация товарных знаков производится по явочной (например, Италия) или проверочной (подавляюще большинство стран) системе и сопровождается их публикацией. Нарушением права на товарный знак является использование другим лицом знака, имеющего тождество или сходство с охраняемым товарным знаком, в отношении аналогичных товаров. Со временем также получили охрану и так называемые знаки обслуживания, предназначенные для индивидуализации услуг. По требованию обладателя права на товарный знак и знак обслуживания нарушение его права может быть пресечено властью государства, а нарушитель привлечен к ответственности как уголовной, так и гражданской.
Со временем пришло понимание того, что известность товарного знака сама по себе является значимым активом, а знак может нести не только информацию, но и некий образ, идею, ассоциации, побуждающие купить товар данного производителя даже тех потребителей, которые ранее вообще ничего не слышали о его качестве. В дело пошли такие инструменты, как реклама и маркетинг, которые стали объектом отдельных инвестиций. В результате в современном мире товарный знак стал средством преобразования стараний, добросовестности и инвестиций производителя в потребительский спрос, который при умелом ведении дел с прибылью возвращает все вложения. Иными словами, товарный знак несет в себе информацию для потребителей, полноту, ценность и известность которой сформировал сам правообладатель, а потому он и только он заслуживает извлечения дохода от признания его товара потребителями.
Таким образом, право на товарный знак в современном его понимании справедливо защищает результаты труда и инвестиций, которые воплощены в нематериальном объекте (некоем обозначении) подобно тому, как патентное и авторское право защищают результаты творческого труда и финансовых вложений от их заимствования.
Правам на товарные знаки посвящена значительная часть упомянутой выше Парижской конвенции по охране промышленной собственности. Существует множество других международных соглашений об основных принципах их охраны. В конце XIX в. была введена и сегодня активно применяется так называемая Мадридская система международной регистрации знаков.
Современную эпоху развития права интеллектуальной собственности можно охарактеризовать кризисными явлениями, связанными с появлением новых общественных интересов, которым исключительные права явно противоречат. Так, в сфере регулирования авторского права наблюдаются протесты против ограничений в свободном распространении произведений и информации. С появлением Интернет и различных цифровых технологий возникли широкие возможности такого распространения, и они фактически сделали нормой свободное безвозмездное использование объектов авторского права в личных целях, а защиту от таких нарушений – неэффективной. Новые механизмы защиты (например, ответственность провайдеров интернет-услуг, ужесточение ответственности) вряд ли способны переломить ситуацию.
В сфере регулирования патентного права мы видим отторжение патентов в случаях, когда они выданы на социально значимые изобретения (например, на лекарственные средства от болезней, считавшихся ранее неизлечимыми) и влекут удорожание таких запатентованных продуктов. В области защиты товарных знаков не прекращаются споры о том, вправе ли правообладатель контролировать ввоз своей продукции на рынок данной страны и тем самым на рынках разных стран вести разную ценовую политику, наделять свои продукты разным качеством?.
Данные вопросы еще ждут своего решения.
Список литературы
- Пиленко А.А. Право изобретателя. М.: Статут, 2001.
- Покровский И.А. Указ. соч.
- Шершеневич Г.Ф. Авторское право на литературные произведения. Казань: Типография императорского ун-та, 1891.
- Хохлов В.А. Авторское право: законодательство, теория, практика. М.: Издательский дом «Городец», 2008.
Похожие материалы
